Несмотря на нехватку времени Дима Билан нашел время для интервью, согласившись утолить любопытство читателей и подробнее рассказать об ощущениях от “ласк” Майкла Джексона и о своих творческих планах, которые обещают новые сенсации.
— Дима, Майкл Джексон — человек-легенда (к счастью, еще живая) — слушал твоюпесню, аж присев на корточки. Не приплющило от такой сюрреалистическойкартинки?
— Что можно чувствовать, видя человека, музыку которого слушалаи слушает уже больше 20 лет вся планета Земля, когда он сидит перед тобой накорточках и слушает — внимательно слушает! — твое собственное пение… Я не знаю,как описать это чувство, - рассказывает Дима "МК". - Но то, что это ощущение было совершенно не похоже навсе, что мне приходилось переживать прежде, совершенно очевидно. Возможно, это ивпрямь из области сюрреализма. Я помню, как мальчишкой в какие-то мохнатые 90-емечтал попасть в Москву, чтобы посмотреть концерт Майкла, когда он приезжал сюдас гастролями. Увидеть хоть краешком глаза. Об этом же помимо меня мечталимиллионы людей во всем мире. Я рос в том числе и на его музыке… За последние двагода я увидел достаточно много, был на разных мероприятиях, и там, и здесь, и вЕвропе, и в Америке, и на “Евровидении”, и на World Music Awards, встречался сизвестными и знаменитыми людьми, музыкантами, так что могу теперь многое с чемсравнивать, анализировать и не впадать по любому поводу в состояние восторга. Нодаже теперь Майкл Джексон для меня — как инопланетянин. При взгляде на негопросто меняется мировоззрение. С одной стороны, ты видишь, что он несчастен. Сдругой стороны, понимаешь, насколько он велик, и с этим величием он каждый деньживет, деля его в себе с этой личностной драмой, вроде бы и скрытой, но в то жевремя и очевидной. Он улыбается, он мягок, обходителен в общении, на всереагирует, словно удивленный ребенок. Даже на мелочи какие-то. Но это — не игра,а совершенно естественное состояние. В то же время — эта печать какой-товселенской грусти на лице, даже если он улыбается. Смотришь на все это,пытаешься понять, что у него в голове, и вот здесь у самого начинается какой-тослом в сознании.
Я помню, как мальчишкой мечтал попасть в Москву, чтобы посмотреть концерт Майкла, когда он приезжал сюдас гастролями
— В общем, снесло крышу?
— Ну, я уже родился соснесенной крышей. Хи-хи. Но ощущение легкой нереальности было. Особенно когдавсе это происходило в совершенно, как говорится, неформальной обстановке, насверхзакрытом приеме, где было около 150 самых избранных гостей со всего мира.Майкл там не пел, а просто был как гость. Немного смешно передвигался —чуть-чуть бочком, слегка приседая. Чем-то это смахивало на привидение измультика “Каспер и друзья”... Это действительно событие — познакомиться сМайклом. Ведь он очень закрытый человек. Помнишь, в ноябре на World Music Awardsв Лондоне он был единственный, кому было разрешено подъезжать вплотную к сценена личном лимузине, хотя это была крытая арена? Кольцо охраны. Даже организаторыне могли договориться тогда, чтобы с ним сфотографироваться. А тут было всезапросто, почти по-свойски.
— И о чем вы с ним болтали?
— Ну,нельзя сказать “болтали”. Он сказал, что ему понравилась моя песня, а я сказал,как его до сих пор любят у нас в стране, вспоминают его грандиозные гастроли вМоскве…
— Ты уверен, что когда он протянул это “so nice!”, погладив тебяпо щеке, то хвалил твою песню, а не красоту, так сказать, неземную? Может, тыему просто приглянулся — свеженький, молоденький… Почти ребенок.
— Незнаю, он просто так поздоровался — не рукопожатием, а по щеке ладонью провел. Ия думаю, что “so nice” он сказал, имея в виду все вместе. Ведь это можно сразными нюансами перевести — не только “какая красота”, как настаиваешь ты всвоем вольном переводе, но и “хорошо”, “здорово”…
— А это правда, что унего уже накладной нос?
— На самом деле он выглядит гораздо лучше, чем мыдумаем. Он — живой человек, абсолютно настоящий, не мумия. Очень располагает кобщению. Немного ниже меня ростом. Только цвет лица у него крайне отличается отвсех остальных людей — он очень белый. А съемных панелей на носу я не заметил.
— Мне кажется, Джексон так расчувствовался, потому что твоя “Number OneFan” не то что по стилю, скорее по настроению чем-то близка его собственнымпесням...
— Да, удивительно, но даже в Нью-Йорке люди, которым мы давалислушать эту вещь после сведения, говорили то же самое. Шутили, что, мол, молодойДжексон появился… из России.
— И как приняли “молодого Джексона” гостипраздника?
— Хорошо приняли. Все зажигали. На самом деле я пожалел, чтоне взял танцоров с собой. Можно было сделать очень красивый номер. Ну, вышел яна сцену, поздравил принца Азима Брунейского, пожелал ему массу всегоприятненького, чтобы там нефть у них долго не кончалась, и затянул свою долгуюпесню “Number One Fan”. Потом спел итальянскую арию. Ко мне стали подходитьлюди, спрашивать: откуда, кто такой? Я с гордостью говорил, что из России, ивсех звал сюда. Говорил, что у нас тут божественно. Ну, и, конечно, многопрофессиональных контактов было с людьми из шоу-бизнеса, которые с реальныминтересом расспрашивали меня о сотрудничестве с Тимбалендом. Так что состоялисьважные знакомства, и это — практический результат вечеринки, которым я оченьдоволен.
— Ну, у тебя вообще весь минувший год вышел очень практичным ижирным на успехи. Начиная с “Евровидения”, продолжая рекордными результатами вхит-парадах и целой линейкой национальных музыкальных премий. На ZD Awards тывошел сразу в четыре номинации, чего раньше ни с кем не случалось, на MTV —четыре номинации, да и на сегодняшней премии “Муз-ТВ” — опять четыре номинации.Какая-то магическая цифра 4…
— “Евровидение”, конечно, хороший толчок длявсего. Но есть и другая сторона медали. Можно или быстро после этого загнуться,или идти дальше. Градус ожиданий у публики после успеха артиста на такоммеждународном конкурсе слишком высокий. И для артиста это бывает иногда тяжело.Невозможно все время находиться на пике, нужно какое-то время и помолчать,накопить эмоции. Я столкнулся с этой сложностью жития-бытия после “Евровидения”.Но не жалею об этом. Потому что “Евровидение” дало прежде всего огромное чувствоуверенности в своих силах, и это очень помогает теперь, когда творчество и мояработа, например, с Джимом Бинсом и Тимбалендом, вышли уже на совершенно другойвиток.
— Ты как-то с головой ушел в эту черную музыку…
— Она мневсегда нравилась — черная музыка. Она дышит, она живая. Но любить и заниматьсяею здесь, вдали от ее корней, — это процесс немножко стерильный и искусственный.А работать с людьми, которые создали этот стиль, для которых это — сама жизнь,просто здорово. Совершенно другое понимание и погружение! Хотя я, безусловно,человек с русской душой и не могу абстрагироваться от того, из чего я сделан.Поэтому, работая с Тимбалендом, я сам стал соавтором некоторых вещей, потому чтовоспринимаю музыку все-таки своим, определенным образом. Какой бы черной,сверхстильной или, наоборот, не стильной она ни была, она все равно остаетсямузыкой с моей душой, моими чувствами и, надеюсь, обязательно найдет своегослушателя именно здесь. Так, собственно, всегда и было.